Едва он оторвал свой зад от лавки и встал на ноги, как вся сокрушительная мощь треклятого сидра разом навалилась на его голову. Ему пришлось схватиться за столешницу, чтобы не упасть.
— Отстань от Рози, понял? — бросил он, удаляясь. — Отстань, иначе я тебя убью.
Лео Тиррел отбросил прядь волос со лба, открыв второй глаз.
— Я не дерусь на дуэлях со свиньями. Проваливай!
Пэт повернулся и вышел с террасы. Подошвы скользили на мокрых досках древнего моста. Когда он добрался до противоположной стороны, небо на востоке уже стало розоветь. — «Мир велик», — твердил он про себя. — «Если я достану осла, я смогу странствовать по Семи Королевствам, лечить народ и стричь волосы. Я бы мог сесть на корабль, даже записаться гребцом, и уплыть в Кварт к Нефритовым воротам, чтобы самому увидеть этих проклятых драконов. И мне нет нужды возвращаться к старому Волгрейву с его воронами».
Но странным образом ноги понесли его к Цитадели.
Когда первый луч солнца пробил облака на востоке, с Морской Септы в порту зазвонили утренние колокола. Мгновением позже к ней присоединилась Септа Лорда, потом Семь Храмов из садов вдоль Медовухи, и наконец Звездная Септа, в которой за тысячу лет до прихода Аэгона в Королевскую Гавань сидел Верховный Септон. Вместе, они создавали внушительный оркестр. — «Но даже они не могут сравниться с одним крохотным соловьем».
За колокольным звоном он мог различить пение. Каждое утро с первыми лучами солнца красные жрецы собирались у причалов, чтобы воздать хвалу солнцу за стеной своих скромных храмов. — «Ночь темна и ужасна», — Пэт слышал их слова сотни раз, их призывы к богу Р’гллору защитить их от тьмы. Что до него, то Семерых ему было больше чем достаточно, но он слышал, что Станнис Баратеон принял эту веру и служит теперь ночным огням. Он даже поместил огненное сердце Р’гллора на свои знамена вместо королевского оленя. — «Если он сядет на Железный Трон, нам всем придется разучить слова молитвы красных жрецов». — Подумал Пэт, но это было маловероятно. Тайвин Ланнистер разбил Станниса вместе с его Р’гллором на Черноводной, а скоро добьет его окончательно и поместит голову Баратеона на пику над воротами в Королевской Гавани.
По мере того как туман исчезал, вокруг него из предрассветного полумрака появлялся Старый город. Пэт ни разу в жизни не видел Королевской Гавани, но знал, что это был город глинобитных мазанок, грязных улиц, соломенных крыш и деревянных лачуг. Старый город был выстроен из камня, и все его улицы были мощеные камнем, включая самые последние переулки. В рассветных лучах вид города был прекрасен. Западный берег Медовухи, здания Гильдий, протянувшиеся вдоль берега, словно дворцы. Вверх по течению по обе стороны от реки вырастали купола и башни Цитадели, нависая над домами и палатами. Вниз, за черными стенами из мрамора, за арочными окнами Звездной Септы находились дома священников, словно малые дети, собравшиеся у подола старой вдовы.
А за ней, там, где Медовуха разливалась в Шепчущий Залив, высился Хайтауэр, чьи огни могли соперничать с рассветом. С того места, где она возвышалась над утесами Острова Битвы, ее тень разрубала город словно меч. Родившиеся и выросшие в Старом городе могли сказать точно, когда падет ее тень. Кое-кто говорил, что знал человека, который смог разглядеть с ее вершины весь путь вплоть до Стены. Возможно, именно поэтому Лорд Лейтон спускался вниз лишь раз в десять лет, предпочитая править городом из-за облаков.
Мимо Пэта прогремела телега мясника, направляясь вниз к реке, в ней повизгивали пять поросят. Убравшись с дороги, он как раз избежал иной угрозы — какая-то горожанка как раз выливала из окна содержимое ночного горшка. — «Когда я стану мейстером, я обзаведусь лошадью», — решил он. Тут он споткнулся о булыжник и спросил себя, кого он дурачит. У него не будет ни цепи, ни места за столом лорда, ни высокой белой лошади. Его жизнь пройдет в выслушивании вороньего карканья и стирке замаранных подштанников архмейстера Волгрейва.
Он еще стоял на колене, пытаясь отскрести грязь со своей одежды, когда услышал как голос произнес:
— Доброе утро, Пэт.
Над ним возвышался алхимик.
Пэт выпрямился.
— Третий день… ты сказал, что будешь ждать в «Пере и Кружке».
— Ты был там с друзьями. Я не стал встревать в вашу дружескую беседу. — На алхимике был простой без отделки коричневый дорожный плащ с капюшоном. Восходящее над крышами солнце оказалось как раз за его плечом, поэтому различить лицо под капюшоном не представлялось возможным. — Так что ты решил? Кто ты?
«Ему так необходимо, чтобы я ответил?»
— Полагаю, я вор.
— Я так и думал.
Самое сложное было позади — на карачках залезть под кровать архмейстера Волгрейва за шкатулкой. И хотя она была сделана на совесть и обита железом, ее замок был сломан. Мейстер Гормон подозревал в этом Пэта, но это было не так. Волгрейв сам сломал его после того, как потерял ключ, открывавший шкатулку.
Внутри Пэт нашел кошель серебряных оленей, клок светлых волос, перевязанных лентой, раскрашенный миниатюрный портрет женщины похожей на Волгрейва (даже с усами), и рыцарскую перчатку из чешуйчатой стали. Волгрейв заявлял, что она некогда принадлежала принцу, но не мог припомнить какому. Когда Пэт ее потряс, из нее на пол вывалился ключ.
«Если я его подберу, то стану вором». — вспомнил он свои мысли. Ключ был древним и сделан из черного железа, возможно, им можно открыть любую дверь Цитадели. Подобные ключи есть только у архмейстеров. Прочие носят их при себе или прячут в надежном месте, но если считать, что Волгрейв свой спрятал, то уж его точно больше никто не найдет. Пэт схватил ключ и уже был на полпути к дверям, когда вернулся за кошелем с серебром. Вор есть вор, чтобы он ни украл — одну монетку или целый мешок. — «Пэ-эт», — раздалось следом за ним карканье белого ворона. — «Пэ-эт, Пэ-эт, Пэ-эт».